Звезда для Наполеона - Страница 11

Очевидно, она не совсем ясно представляла себе, что это значит – «принадлежать кому-либо». Тетки Эллис не было больше, чтобы спросить об этом у нее, если допустить, что она была компетентной в этом вопросе, а уж старая Дженкинс наверняка ничего не знала. Но Марианна сама стыдливо догадывалась, что это состояние должно произвести в ней такую метаморфозу, которая изменит в ней все представления о мире. Будет ли она так же любить поля и леса, если Франсис не любит их? Легкий скрип открывавшейся двери прервал ее мечтания. Вернулась Дженкинс, и Марианна, оставив окно, резко повернулась к ней лицом.

– Итак, – спросила она, – где же они находятся? Наши гости уже разошлись по своим комнатам?

Мистрис Дженкинс ответила не сразу. Она сняла очки и стала их заботливо протирать. Девушка тотчас подумала, что что-то не в порядке. Дженкинс всегда делала так, когда не знала, что ответить и искала нужные слова.

– Так что же? – Марианна теряла терпение.

– Почти все разошлись, миледи, – выговорила наконец экономка, водружая на нос очки.

– Почти все? А кто же еще остался внизу?

– Ваш супруг… и этот иностранец из Америки.

Уязвленная новобрачная поджала губы. Чем мог заинтересовать американец Франсиса, чтобы удержать его в такой час, когда он должен был думать только о юной супруге? Безусловно, Язон Бофор был последним, о ком она хотела бы говорить в этот момент.

– Они задержались у бутылок с портвейном?

– Нет. Они в игорной комнате.

– Они играют в такой час?

Мистрис Дженкинс развела руки в знак своего бессилия перед недоверчивой миной Марианны. Та открыла было рот, чтобы сказать что-то, но передумала. Медленно повернувшись на каблуках, она снова подошла к окну. Даже старой Дженкинс, которая ее вырастила, она не хотела показать свое разочарование. Как мог Франсис проводить время за глупой карточной игрой, когда она его ждала, дрожа от чувства, сжимавшего желудок и причинявшего боль в сердце?

– Он играет! – процедила она сквозь зубы. – Он играет, а я… я жду…

Она почувствовала, как в ней неудержимо закипает гнев. Тетка Эллис ценила учтивость превыше всего, и она не потерпела бы подобного поведения со стороны Франсиса. А герои романов тем более так не поступали. Это был, конечно, незначительный инцидент, но он подтверждал пустоту, оставленную после себя старой девой, и одиночество племянницы.

«У меня есть только он, – подумала она с горечью. – Как он не понимает этого? Я так… так нуждаюсь в нем!»

Она с силой зажмурила глаза, чтобы удержать набежавшие слезы. Не имея терпения в числе своих главных достоинств, она боролась с желанием броситься вниз и вырвать своего мужа из общества Бофора, настолько ее раздражала мысль, что он теряет время с американцем. Уже то, что Бофора пригласили провести ночь в замке, было само по себе неприятно. У Марианны было ощущение, что с его появлением что-то нависло над домом: если не угроза, то по крайней мере предчувствие ее. Возможно, в этом виновата антипатия, которую он вызывал у нее, но, хотя она и пыталась успокоиться, это смущение не проходило.

– Может быть, вы позволите помочь вам лечь в постель? – раздался позади нее робкий голос мистрис Дженкинс. – Будет лучше… более прилично, если вы будете в постели, когда придет милорд.

– Когда он придет? – бросила злобно Марианна. – Только придет ли он?

Она страдала одновременно и от уязвленной гордости, и от любви.

Неужели она значила так мало в глазах Франсиса? Может быть, у него была совсем иная концепция любви, не такая, как у семнадцатилетней девушки?.. Тут она почувствовала жалость к Дженкинс, которая со страдающим видом наблюдала за ней.

– Мне совсем не хочется ложиться, – добавила она со спокойствием, стоившим ей немало усилий. – Я лучше побуду на ногах. Но вы, моя дорогая Дженкинс, идите спать. Я… я немного почитаю…

В подтверждение этих слов она взяла наугад книгу из шкафа, умостилась в кресле и послала мистрис Дженкинс улыбку, которая, однако, не могла обмануть ту. Она слишком хорошо знала Марианну, чтобы не догадаться, когда та пытается убедить других в том, во что не верит сама. Но уже и это было хорошо, что молодая женщина показывает образец достойного поведения в тот момент, когда, по мнению Дженкинс, ее супругу его явно недостает. Она больше не настаивала, сделала реверанс и после торжественного «спокойной ночи, миледи», ласково улыбаясь, удалилась.

Едва за ней закрылась дверь, как Марианна швырнула книгу в угол и залилась горькими слезами.

Неужели партия в карты может так долго продолжаться? Два часа спустя Марианна уже проделала все, к чему могли побудить ее разочарование и растущая нервозность. У нее дрожали ноги от непрерывного метания по комнате, носовой платок был изорван зубами в клочки, лицо пришлось умыть, чтобы избавиться от следов бесконечных слез… Сейчас, с сухими глазами и горящими щеками, она призналась себе, что ей страшно…

Такое опоздание необъяснимо! Никакая карточная игра не могла служить оправданием в свадебный вечер. Возможно, с Франсисом что-то случилось… И в воображении девушки стали возникать одно за другим самые ужасные предположения… Может быть, он заболел? Ее охватило непреодолимое желание бежать вниз, чтобы посмотреть, что с ним такое. Но на пороге остатки самолюбия удержали ее. Если действительно Франсис занят в салоне этим глупым вистом, она оказалась бы в смешном положении.

Взяв себя в руки, новобрачная решила сделать единственное в этом положении, что не уронило бы ее достоинства: запереть дверь, лечь в постель, потушить свет и спать… или хотя бы представиться спящей, ибо вряд ли гнев и обида дадут ей заснуть.